Мох уколол Жаиму ладони. В нем, видимо, были крохотные кромочки — он цеплялся за одежду и не давал упасть. Жаим сел под углом к двум другим, оставив Тате Кагу и Брендона лицом друг к другу.
Некоторое время никто не нарушал молчания. Жаим оценил вежливость Тате Каги: пригласив их к разговору на твердой поверхности, он сделал уступку их привычке к силе тяжести.
Панарх заговорил первым:
— Когда я был мал, я запустил призрака в дворцовый компьютер, чтобы помучить кое-кого. Он никогда не являлся открыто, а маячил где-то на периферии зрения.
Тате Кага улыбнулся, но промолчал.
— Мне кажется, что на Аресе меня преследуют тем же манером — но не призрак, а кто-то другой. Мы с тобой встретились в ночь переворота: Вийя видела тебя в ДатаНете; Товр Иксван тоже общался с тобой. Я редко вижу тебя лицом к лицу, но ты маячишь на периферии моего зрения.
— Что-то вроде надоедливой мухи? — Нуллер засмеялся — звук был точно шорох гальки по дну сухого оврага.
— У меня не было причины так думать, пока я не посмотрел чип об Энкаинации, который привез на Арес ларгист Ранор. Перед смертью он отдал чип Фиэрин, а она — мне.
Тате Кага невозмутимо кивнул. У Жаима заявление Панарха вызвало многочисленные отзвуки. Он видел этот чип и помнил неизвестного нуллера, который вылетел в окно при взрыве ядерного устройства, но считал, как и все остальные, что тот нуллер, кем бы он ни был, погиб вместе с другими, кто был тогда в Зале Слоновой Кости.
Но если это Тате Кага присутствовал на Энкаинации, он должен был знать о Шривашти, Й'Талобе и аль-Гессинав — тем не менее он молчал. Даже когда они замышляли лишить Брендона власти. Даже теперь, когда Арес близился к катастрофе. А недонесение об измене — тоже преступление.
Нуллер, не отвечая на невысказанное обвинение Панарха, махнул высохшей рукой в сторону экранов, где медленно менялись лица.
— Как тебе нравится моя комната для медитаций?
Брендон посмотрел, и фокус его взгляда переместился: теперь все лица смотрели на него, а он на них.
— Я знал их всех, — сказал Тате Кага. — Одни оставили после себя памятники — в камне, металле, в человеческих душах. От других не осталось ничего, кроме слабого эха в ДатаНете. — Нуллер, оттолкнувшись от платформы, медленно взмыл в воздух. — И все они умерли, развеялись, как пыль на ветру. Я не мог этому помешать.
Жаим в наступившей тишине смотрел на лица. Со сколькими жизнями соприкоснулся Тате Кага? Есть ли грань человеческого бытия, которую он не познал за свою жизнь, длящуюся почти треть Изгнания?
Нуллер взлетел к одному из экранов, где появилось женское лицо. Юное и гладкое, оно медленно приобретало прочерченные опытом складки, становясь еще красивее, и в глазах скапливалась тяжело давшаяся мудрость. Нуллер нежно потрогал экран одним пальцем. Возраст наконец победил красоту — щеки ввалились, волосы побелели, и женщина исчезла, сменившись детским лицом, слабо напоминающим ее черты.
Тате Кага погладил экран, и это движение снова развернуло его лицом к двум другим.
— Я научился ждать.
Панарх долго молчал и наконец произнес:
— Делай то, что не требует действия, и порядок будет сохранен.
Скрипучий смех Тате Каги состоял в равной мере из веселья, и боли.
— Ха! Это вырезано в камне на Лао Цзы. Это познается вместе с жизнью. Но есть и другое, еще хуже.
Брендон молча ждал.
— Можешь ли ты объяснить, что такое пространственный скачок? — спросил нуллер.
Панарх покачал головой.
— Однако ты пользуешься им, чтобы перемещаться от звезды к звезде.
— У меня нет времени, чтобы изучить его — есть слишком много другого, что мое положение обязывает меня делать. Но другие понимают, что такое скачок, и я на них полагаюсь.
Тате Кага улыбнулся, и усталость, заключенная в этой улыбке, поразила Жаима — старый нуллер сейчас выглядел на все свои семьсот лет.
— Верно. У тебя времени нет. — Жаим услышал ударение и по тому, как прищурился Брендон, увидел, что тот тоже слышал.
— Я прожил долгую жизнь. Теперь я создаю ветер, — сказал Тате Кага. — Одни идут против него, другие улетают с ним, третьих сметает прочь. Полагаешься ли ты на мое знание?
Брендон шевельнул ногами и поднялся в воздух. Удержавшись за один из пузырьков, он повис напротив Тате Каги. Стройный, но сильный, он казался массивным рядом с ветхим старцем, но на взгляд Жаима силы их были равны.
— Кажется, придется положиться, — сказал Панарх. Тате Кага с шумом выпустил воздух.
— Я обещал Бургессу беречь его потомство, как свое, — сказал он голосом, хриплым от застарелой боли. — Своим я обещал другое. Скоро я выполню оба обещания.
Это был второй раз, когда вся команда «Телварны» собралась вместе. Жаим и Монтроз опоздали: им обоим нужно было найти себе замену.
Когда они явились в Пятый блок, Марим лежала на кушетке вся в синяках, прижимая к себе поврежденную руку. Ноги она пристроила на Люцифера — громадную полосатую подушку с сапфировыми глазами.
Монтроз, невзирая на протесты Марим, ощупал ей руки-ноги, проверил глаза и ухмыльнулся.
— Ну что, крыска, на плутовстве поймали?
Марим так и взвилась. Один глаз у нее остался закрытым, но другой выражал праведное негодование.
— На этот раз ничего такого не было! Просто они напились, им захотелось сорвать зло на ком-нибудь из рифтеров.
Все засмеялись, Марим оглядела их, не понимая причины такого веселья.
— Ха! — Она плюхнулась обратно, и Люцифер укоризненно поднял голову. — Ой! — добавила она, потревожив какую-то невидимую травму.